Мы милость времени, замирание,
Мы выдох века, провал, просвет,
Мы двое, знающие заранее,
Что все проходит, а смерти нет.
Мы выдох века, провал, просвет,
Мы двое, знающие заранее,
Что все проходит, а смерти нет.
Быков
Недавно на TED выступала одна британская рок-певица,
которая как-то раз, находясь среди своих фанатов, разделась и позволила им
рисовать на себе маркерами. И хотя трудно себе представить Гергиева или Березовского
в такой роли, мотив ее я хорошо понимаю. Всю себя открыть, отдать своим слушателям,
показать им, что живет для них, пусть даже такими недалекими, нехудожественными
средствами. Не у всех талант позволяет транслировать в полной мере любовь к людям.
Мне порой кажется, что, умей я, скажем, играть на
пианино, как Рихтер (или вообще, делай что-нибудь так, чтобы это вызывало у людей наплыв светлых
чувств), я играл бы на бис всю ночь, пока все бы не разошлись. Играл бы без
перерывов и выходных, настолько это редкостный дар, настолько невосполнима
каждая минута бездействия.
Не представляю, правда, насколько пианист эмоционально
истощается в течение сольного концерта из двух отделений. Может быть, обойдя
лаковый рояль с изображением лиры и вежливо откланявшись, он сразу за кулисами
падает на топчан и ловит воздух, как добежавший марафонец, настолько все душевные
силы отданы публике? Может быть, лишь здоровый страх саморазрушения гонит его
долой со сцены после одной-двух бисовок? В фильме Блеск очень убедительно
показано то запредельное натяжение нервов, от которого безумие в одном шаге.
А может и так. Он играет давно, восторженной обратной
связи наслушался, и знает ей цену. Он знает, что слушателям рано или поздно надоедает слушать
пусть даже совершенно гениальное исполнение. Есть некий лимит на количество
счастья, приходящее от прослушивания фортепианной музыки. Люди, у которых он исключительно
высок, становятся музыкантами, и могут, как Мацуев, более трехсот раз играть
первый концерт Чайковского, и каждый раз с чувством и отдачей. Те, у кого он совсем
низок, ограничиваются прослушиванием по дороге на работу радио Шансон, и их
ничем не прошибешь. Те же, у которых ни то, ни се, ходят раза четыре в год на
концерты, и каждый раз думают, что надо бы почаще. Они и сидят сейчас в зале,
разнородные «привитые», славные, в общем, люди, вроде меня. И аплодируют страстно и искренне, и хотят,
чтобы он еще что-нибудь сыграл. Жадничают, хоть уже и наелись, потому что знают:
в следующий раз когда еще соберутся. Переедают от голода.
И правда, если ходить часто и являться в концертный зал
сразу в правильном умонастроении, то двух отделений вполне достаточно. Лет 12
назад я работал неподалеку от Чайковки, и у меня был ритуал. После работы, в
18.05, нужно было зайти в кулинарию гостиницы Пекин и выпить граммов двести
простенького коньяка. И тогда все, что было лишнего за рабочий день, и даже за
всю предыдущую жизнь, отступало, размывалось, теряло хватку, и я, настоящий и
живой, чудесным образом вновь оказывался на свободе. И к 19.00 душа была светла
и открыта, и каждая нота, начиная с самой первой, падала прямо на дно психики, в
самую сокровенную правду. И за два отделения проживалась целая хорошая жизнь, и
не было никакого желания ее еще на пять минуть продлить. Потому что, как
известно, все на свете происходит правильно, всему свой черед, каждая минута неповторима,
а перед смертью не надышишься. И еще потому, что никакой смерти не было в
помине, так как весь жизненный цикл музыкального погружения повторялся не реже
раза в неделю.
Комментариев нет:
Отправить комментарий