Она была из тех женщин, которыми можно
освещать города. Ее жизнелюбия хватало на всех людей, что ей встречались, и
надо было изрядно постараться, чтобы на себе его не ощутить. Для того, чтобы
она улыбнулась, достаточно было пару секунд на нее безотрывно смотреть, и это
была не смущенная деланная улыбка, а настоящий, щедрый выплеск радости. Ей с
дивной легкостью давались иностранные языки, не из-за какой-то особенной
памяти, а потому, что ее тяга к общению, к людям, через слова и фразы, была
столь сильной и постоянной, что не знала препятствий. Тонкая и быстрая, все
время в движении, подернутая живой белизной, она излучала тепло и простоту.
В ее голове жили бабочки. Они
роились и щекотались крыльями, чаще всего оранжевые или бирюзовые,
невесомые, хрупкие, заполняющие пространство своей беззащитной яркой красотой. Наверное,
из-за них она не умела глубоко задумываться о чем-то одном, плохом или хорошем,
и постоянно отвлекалась по сторонам, не деля предметы и темы на важные и
неважные, без усилий паря в их несусветном радостном многообразии. В редкие моменты
печали бабочки засыпали, сложив крылья книзу, из трепещущего фейерверка
превращаясь в неподвижные тонкие бесцветные пластины. Или же окрашивались в
тяжелые серые тона, и взмахи их чешуйчатых крыльев делались резкими и
свистящими, наполняя ее бедную голову детским паническим беспокойством.
Но к счастью власть серых
недолговечна, и уже совсем скоро ажурное многоцветное непостоянство вновь радостно плескалось в
голове, в груди, в комнате, подхватывая окружающих людей и зверей в свое легчайшее
кружение, в пение, в смешливую болтовню, в иллюзорность, быстротечность и
непрактичность.
Комментариев нет:
Отправить комментарий