Нет ничего удивительного в том, что люди пишут тексты. Даже после всего, что уже на свете написано. Это чертовски увлекательное занятие обладает к тому же мощнейшим терапевтическим эффектом. Это возможность понять, наконец, кто же ты на самом деле (что бы это ни значило), полноценно прожить ту версию себя, тот вариант искренности, который отчего-то оказался не у дел в «настоящей» жизни. Это окно в то чудесное, не трагическое, но творческое одиночество, что так целебно и так редко в нашей суматошной, искореженной внешними воздействиями жизни, в то бесконечно ресурсное состояние, где стихает вечный гам, и наши демоны ненадолго оставляют нас в покое.
Кроме того, тезис о том, что текстуальная реальность, мол, не настоящая и ущербная, что все это трусость, неадаптивность, бегство от жизни и проч., крайне спорный. Ведь не секрет, что наша жизнь – это то, что мы думаем и чувствуем. Трансформации материи вокруг нас, так называемая объективная реальность (ох, есть тут, что обсудить!), безусловно, на это влияет, но отнюдь не является монополистом влияния. Поэтому настоящая (основная) реальность – та, что более яркая, наполненная, достоверная, осмысленная, долговечная.
В общем, писать – хорошо, и хватит об этом. Теперь про читать.
Как-то на одном концерте очень заслуженный человек, говоривший вступительное слово, сказал примерно так: при том, чтО в мире за последние 300 лет написано для фортепиано, я не вижу ни одной причины для пианиста играть что-либо, помимо абсолютно гениальных сочинений. Несомненная правда! Если с домрой, арфой или даже гитарой может быть некая стесненность в репертуаре (хоть сам садись и вписывай недостающие страницы!), то первоклассной фортепианной литературы достанет с лихвой даже на самую долгую жизнь, самую глубокую душу, самый острый талант.
Неужто это неправда в литературе? Еще бОльшая правда! Среднеобразованный человек, если это не профессиональный литератор, не наделен даром фотографического чтения и занимается в жизни еще чем-то, осваивает в лучшем случае по книге в неделю (себе я в этом смысле даже польстил). При том, что многие из них неплохо бы перечитать в другом возрасте другими глазами, неужто на наш скромный век не сыщется тысяча-полторы заведомо гениальных книг? Еще как сыщется!
Однако мы зачем-то читаем тексты попроще, много попроще… У нас откровенно заниженные претензии к современникам, а когда речь заходит о личных, пусть шапочных знакомых – тут и вовсе никакого сравнения. Почему? Почему после всего гениального, что написано, люди, желающие книжного счастья, припадают не к сертифицированному источнику такого счастья, а черт знает к чему? При том, что человеческая природа так слабо поменялась за последние три тысячи лет, чего такого мы не находим у гениев, что находим во вчерашних текстах средней руки в виде книг, статей или блогов? От чего такого, невеликого в художественном отношении, но близкого нам по времени, чувствуем мы настоящее нешуточное сопереживание? Или это мой личный дурной вкус?
А порой ситуация заходит еще дальше. Перед среднестатистическим интеллигентом даже стыдно признаться в любви к кому-то из больших, заведомых авторов. Как объяснить, почему ты в сорок лет ходишь под впечатлением от Пушкина? В школу не ходил? На само это имя мозг стремится бездумно поставить галочку «знаю!» и отключиться. Вот Довлатов - это да, там все прям про меня! А еще проще поделиться статьей на Снобе, вполне средненькой, но вписанной в быт сегодняшней жизни.
Однако не стоит поспешно винить людей в лени, клиповом мышлении и нежелании бесплатно сосредоточиться хотя бы на полчаса. Так уж устроено, что каждому поколению нужно заново объяснять все важные вещи. О великом и малом, о добре и зле, о любви и страхе, о жизни и смерти, вообще обо всем. И каждый раз получается понятнее другими средствами, не такими, как раньше, другим языком, в другом темпе, на других персонажах. И это, наверное, справедливо, как справедливо каждого ребенка заново учить читать, учить лично его, как в первый раз, и неважно, сколько научились до него и сколько научится после. И прибегать к упрощениям, которые потом самому же опровергать, потому что на каждом этапе развития есть свой предел, после которого сложность привносит в жизнь не порядок иного качества, а хаос. Всему свое время.
И потому вряд ли есть какой-то глубокий смысл изучать литературу так, как принято в школе – в хронологическом порядке. Ведь для того, чтобы гении прошлого стали ясны и близки, нужна некая минимальная культура, навык восприятия, позволяющий перешагнуть через изобразительную непохожесть, выработанная способность помолчать и послушать, которую легче всего формировать на знакомом и близком материале. А для того, чтобы, к примеру, древние стали близки и актуальны, нужно такая личная культура, как у Бродского, высший пилотаж.
Впрочем, вряд ли возможен какой-то единственный, без возвратов и спиралей, маршрут чтения. По счастью, гении не выстроены в строгом порядке, как ступени лестницы или верстовые столбы. Они существуют все одновременно, как все планеты одновременно влияют на судьбу, сопровождая нас всю жизнь. И если все идет правильно, то постепенно все больше вещей попадают в круг родного и настоящего, того, что касается лично нас. И все меньшую роль в очерчивании этого круга играют атрибуты места и времени, бытовые, политические и прочие технические детали, и все большую – способность автора проникнуть в суть и смысл, то, насколько явно в нем слышно биение жизни. И тогда так ясно становится, что нет на этом пути иерархий, возвратов, топтаний на месте, понятия «освоил до конца» и много еще чего ненужного. Так одну мелодию можно по-разному любить всю жизнь, уметь насвистеть ее в душе, и вроде бы все про нее знать и чувствовать, а вот ведь она, пока движется – всегда новая, так же близка и так же далека, как 10 лет назад, и как 300 лет назад. Звучит – и жить не трудно, и умирать не страшно.
Кроме того, тезис о том, что текстуальная реальность, мол, не настоящая и ущербная, что все это трусость, неадаптивность, бегство от жизни и проч., крайне спорный. Ведь не секрет, что наша жизнь – это то, что мы думаем и чувствуем. Трансформации материи вокруг нас, так называемая объективная реальность (ох, есть тут, что обсудить!), безусловно, на это влияет, но отнюдь не является монополистом влияния. Поэтому настоящая (основная) реальность – та, что более яркая, наполненная, достоверная, осмысленная, долговечная.
В общем, писать – хорошо, и хватит об этом. Теперь про читать.
Как-то на одном концерте очень заслуженный человек, говоривший вступительное слово, сказал примерно так: при том, чтО в мире за последние 300 лет написано для фортепиано, я не вижу ни одной причины для пианиста играть что-либо, помимо абсолютно гениальных сочинений. Несомненная правда! Если с домрой, арфой или даже гитарой может быть некая стесненность в репертуаре (хоть сам садись и вписывай недостающие страницы!), то первоклассной фортепианной литературы достанет с лихвой даже на самую долгую жизнь, самую глубокую душу, самый острый талант.
Неужто это неправда в литературе? Еще бОльшая правда! Среднеобразованный человек, если это не профессиональный литератор, не наделен даром фотографического чтения и занимается в жизни еще чем-то, осваивает в лучшем случае по книге в неделю (себе я в этом смысле даже польстил). При том, что многие из них неплохо бы перечитать в другом возрасте другими глазами, неужто на наш скромный век не сыщется тысяча-полторы заведомо гениальных книг? Еще как сыщется!
Однако мы зачем-то читаем тексты попроще, много попроще… У нас откровенно заниженные претензии к современникам, а когда речь заходит о личных, пусть шапочных знакомых – тут и вовсе никакого сравнения. Почему? Почему после всего гениального, что написано, люди, желающие книжного счастья, припадают не к сертифицированному источнику такого счастья, а черт знает к чему? При том, что человеческая природа так слабо поменялась за последние три тысячи лет, чего такого мы не находим у гениев, что находим во вчерашних текстах средней руки в виде книг, статей или блогов? От чего такого, невеликого в художественном отношении, но близкого нам по времени, чувствуем мы настоящее нешуточное сопереживание? Или это мой личный дурной вкус?
А порой ситуация заходит еще дальше. Перед среднестатистическим интеллигентом даже стыдно признаться в любви к кому-то из больших, заведомых авторов. Как объяснить, почему ты в сорок лет ходишь под впечатлением от Пушкина? В школу не ходил? На само это имя мозг стремится бездумно поставить галочку «знаю!» и отключиться. Вот Довлатов - это да, там все прям про меня! А еще проще поделиться статьей на Снобе, вполне средненькой, но вписанной в быт сегодняшней жизни.
Однако не стоит поспешно винить людей в лени, клиповом мышлении и нежелании бесплатно сосредоточиться хотя бы на полчаса. Так уж устроено, что каждому поколению нужно заново объяснять все важные вещи. О великом и малом, о добре и зле, о любви и страхе, о жизни и смерти, вообще обо всем. И каждый раз получается понятнее другими средствами, не такими, как раньше, другим языком, в другом темпе, на других персонажах. И это, наверное, справедливо, как справедливо каждого ребенка заново учить читать, учить лично его, как в первый раз, и неважно, сколько научились до него и сколько научится после. И прибегать к упрощениям, которые потом самому же опровергать, потому что на каждом этапе развития есть свой предел, после которого сложность привносит в жизнь не порядок иного качества, а хаос. Всему свое время.
И потому вряд ли есть какой-то глубокий смысл изучать литературу так, как принято в школе – в хронологическом порядке. Ведь для того, чтобы гении прошлого стали ясны и близки, нужна некая минимальная культура, навык восприятия, позволяющий перешагнуть через изобразительную непохожесть, выработанная способность помолчать и послушать, которую легче всего формировать на знакомом и близком материале. А для того, чтобы, к примеру, древние стали близки и актуальны, нужно такая личная культура, как у Бродского, высший пилотаж.
Впрочем, вряд ли возможен какой-то единственный, без возвратов и спиралей, маршрут чтения. По счастью, гении не выстроены в строгом порядке, как ступени лестницы или верстовые столбы. Они существуют все одновременно, как все планеты одновременно влияют на судьбу, сопровождая нас всю жизнь. И если все идет правильно, то постепенно все больше вещей попадают в круг родного и настоящего, того, что касается лично нас. И все меньшую роль в очерчивании этого круга играют атрибуты места и времени, бытовые, политические и прочие технические детали, и все большую – способность автора проникнуть в суть и смысл, то, насколько явно в нем слышно биение жизни. И тогда так ясно становится, что нет на этом пути иерархий, возвратов, топтаний на месте, понятия «освоил до конца» и много еще чего ненужного. Так одну мелодию можно по-разному любить всю жизнь, уметь насвистеть ее в душе, и вроде бы все про нее знать и чувствовать, а вот ведь она, пока движется – всегда новая, так же близка и так же далека, как 10 лет назад, и как 300 лет назад. Звучит – и жить не трудно, и умирать не страшно.
Комментариев нет:
Отправить комментарий