пятница, 22 июля 2016 г.

Легкий выбор

По примеру людей, живущих в аду дресс-кода не первый десяток лет, я, подходя к писсуару, лихо перекинул галстук через левое плечо назад. И пока бледно-желтая струя улетала в прохладный фаянсовый колокол, я выравнивал дыхание и старался успокоиться. Я явился на одно из первых в жизни собеседований на настоящую взрослую работу, и потому слегка нервничал. Биологическая пауза перед разговором была очень кстати.  
Я находился в центре мирового капитала, на той самой Wall Street, которая была мне знакома с детства по книжкам, и которая в действительности оказалась никакой не монументальной, а довольно тесной и короткой, в той части старого Манхэттена, где улицы еще называются буквами, а не цифрами, и на карте не выглядят как тетрадь в клетку.

Надо сказать, я был в прекрасной форме. Пару месяцев назад, перед лицом надвигающегося окончания университета, я прикупил дорогущий серый костюм (второй в жизни после школьного выпускного), белоснежную рубашку с петелькой и пуговицей под галстучным узлом, собственно галстук и ботинки. Все это было не из моей жизни, а из жизни бездушных пластмассовых офисных людей, которых я, как любой студент технических дисциплин, слегка презирал, но которые, очевидно, задавали здесь стандарты внешнего вида. Я даже пошел дальше и освежил носки, по мудрому совету симпатичного продавца, утверждавшего, что, если все новое, а носки пусть целые, но старые, то это бросится работодателю в глаза, как только я войду и поздороваюсь. 

За последние пару недель я прошел два или три собеседования, и, ожидая результатов, страшно боялся, что в один из этих офисных заводов по производству бизнес-продукта меня возьмут. Уже на собеседовании я страшно задыхался в этих громадных офисах, которые своей мощью и объемом финансового благополучия, конечно, льстили и внушали уважение, но в остальном были лишены малейшей привлекательности. По счастью, отсутствие симпатии оказалось взаимным, и никуда меня не пригласили. 

Жизнь вчерашнего студента, ищущего работу в Нью-Йорке в 1997 году, напоминала уход на покой после длительной и продуктивной карьеры. После довольно напряженного выпускного семестра, у меня вдруг образовалась прорва свободного времени. Делать мне было решительно нечего, знакомых, живших неподалеку, у меня не было, и я был впервые за долгое время предоставлен сам себе. Разослав по факсу несколько десятков резюме по воскресному Нью-Йорк Таймс, я всю неделю ждал отклика. А именно: спал до 11, читал библиотечного Достоевского и часами гулял по воздушному квинсовскому кладбищу, где без узостей оград и толп вкушал покой тогдашних серых дней. Где-то на периферии сознания ерзало беспокойство, но все же покойства было намного больше. 

...От кофе и чая с печеньем я отказался, объяснив, что не хочу расслабляться, и Джош ответил, мол, ладно, не вопрос, продолжай нервничать. Логично, я был очень сырой соискатель в костюме, а он - глава разработки в немыслимо засаленной футболке черного цвета. Никогда, за весь год, что я у него проработал, я не видел его ни в чем другом. Это был невозмутимый толстый индеец с хвостом из жестких длинных волос, перетянутых цветной резиночкой. Как потом выяснилось, таких резиночек у него в обиходе был десяток, и все они были натянуты на его телефонную трубку яркой кривенькой зеброй. Его очень черные глаза всегда имели иронический привкус, даже когда он злился или уставал. Но его ирония была не обидной, а, наоборот, подбадривала, и от нее все становилось проще, а не сложнее.

А еще он был лучший разработчик, которого я видел в жизни. На его экране было постоянно открыто не менее десятка окон с кодом, и в одном из них он что-то быстро и непонятно писал - в сплющенное прямоугольное пространство наподобие смотровой щели в танке, крупными безумно цветными буквами, и видел при этом три строчки до и две после. Не знаю, как он в этом ориентировался и почему не хотел окинуть взглядом более длинный фрагмент своей писанины. Однако, глядя на его код в распечатанном виде, больше половины не понимая, я проникался острым эстетическим восхищением. Он (код) был поджарый, высушенный до самой сути, универсальный, окончательный, идеально интегрированный в целое. Любой его кусок можно было печатать в учебниках и представлять на конференциях как золотой стандарт и гордость индустрии.

А дальше все полетело легко и радостно, как отпущенный в небо воздушный шарик. Джош задавал вопросы, я отвечал, решал логические задачки, писал на бумажке куски рекурсивного кода и говорил, с какой стороны я взялся бы за ту или эту проблему. Мне не приходилось напускать тумана и на вопрос о технологиях, которыми я не владею, отвечать, что я, мол, быстро учусь. Как-то так вышло, что все его вопросы касались тем, на которые я и сам был охоч порассуждать, и где просто негде, неоткуда было взяться подвоху, неловкости или натужности. 

Потом были еще другие собеседующие, в том же духе, а один даже в шортах и с брекетами. И с ними тоже все было удивительно просто, будто эти прекрасные, с порога внушающие уважение люди, надевавшие костюм в последний раз прошлым летом на свадьбу друга, только меня тут и ждали. Это было из тех собеседований, про которые точно понимаешь, что удачно. Я был уверен, что принят, задолго до конца разговора. Так иногда в боулинге, едва выпустишь шар из руки, точно знаешь, что это страйк, хоть шар еще не докатился и до середины дорожки. И я нисколько не удивился, когда через пару часов, доехав домой в Квинс, обнаружил на автоответчике официальный офер с просьбой приступать как можно скорее.

...Говорят, что, если перед тобой стоит сложный выбор, значит ты вообще находишься в своей жизни не в том месте. То есть последствия выбора могут быть сколь угодно трудными, но, когда затруднен сам выбор, значит, что-то не так с целями, с мотивацией, с внутренней ясностью и ориентирами, с пониманием того, что ты есть и чего на самом деле хочешь. И в таком случае нужно не выписывать в две колонки доводы за и против, а сделать шаг назад, и понять, как ты вообще там оказался, где ты утратил свою цельность, если теперь ты тупике выбора

На всю жизнь я тогда запомнил, как изнутри выглядит идеальный выбор. Даже если окружающим он кажется резким поворотом в твоей судьбе, внутри он как выбор вообще не ощущается! Он переживается просто как действие - без дилеммы, без метаний, без торговли с самим собой, без боязни ошибиться или продешевить, без единого сожаления по невыбранным вариантам. С какой бы фактической турбулентностью он ни был сопряжен, внутренне это прямой, без развилок, участок твоего пути. И ни с чем не спутать это тотальное отсутствие сомнений, эту легкость, игривость и даже некую безответственность, когда решение принимаешь как будто большое, а внутри знаешь, что никакого выбора в действительности нет, и славно, что нет, потому, что ты уже давным-давно все решил и все выбрал - тем, кто ты есть, в каком направлении и темпе живешь, что делаешь и что любишь.

Комментариев нет:

Отправить комментарий